25.05.1934 — 01.01.2015
 

     Евгений Владимирович Бачурин родился в Ленинграде. Долгое время с родителями жил в Сочи. Окончил полиграфический институт. Работал художником в периодической печати. Член Союза художников СССР. Выставлялся в ФРГ, США, Франции, Японии, Швеции и др. Автор многих пластинок и компакт-дисков. Поэт и композитор, исполнитель под гитару собственных песен. Самая известная песня — «Дерева». Печатался в журналах «Юность», «Знамя», «Наша улица», «Сельская молодежь» и др. Большая книжка, вобравшая на практике все произведения Евгения Бачурина — «Я ваша тень» — выпущена издательством «Книжный сад» в 1999 году. Книга «Дерева, вы мои дерева...» вышла в издательстве «Рипол-Классик».

     — Евгений Владимирович, в СССР была подпольная живопись, подпольная поэзия, подпольная литература... То есть то, что сегодня, условно говоря, называется андеграундом. Вы себя считаете представителем советского андеграунда?
     — В какой-то степени, абсолютно, да, оттого что я не выходил наружу. Я выходил наружу только в качестве художника. И то в качестве художника-иллюстратора. В 60-е годы я был уже немного известен как иллюстратор в разных достаточно модных журналах. Я тогда уже бубнил вирши Маяковского, Сельвинского, Заболоцкого и Хлебникова. И вот, как-то раз я пришел в известное жилище на Масловке, где жили художники, к великому футуристу Владимиру Евграфовичу Татлину. Старик принял меня весело. Маленькая двухкомнатная квартирка старого холостяка. На стенах холсты, которые сегодня находятся в лучших музеях мира — обнаженная девчурка, какой-то бесцветный пейзаж, натюрморт с мясом и ножом. Честно говоря, меня тогда не очень-то взволновали эти картины, написанные плазмовыми мазками, странные по рисунку и лишенные внешнего эффекта. Я в то время ориентировался на классику — Сурикова, Левитана, Врубеля, в крайнем случае, Петрова-Водкина. Вкусы мои были примитивны и старомодны, а требования на вступительных экзаменах строги и ортодоксальны. Татлин показал мне модель знаменитого «Летатлина», сопровождая это стихами своего друга поэта Хлебникова. Я сидел, как завороженный. На меня обрушился поток коротких остроумных рассказов. Передо мной сидел мужчина из мезозоя, странной, неведомой эпохи.
     — Но вы стали известны не как художник, а как бард...
     — Я знал Алексея Охрименко. Выглядел Охрименко замечательно: с золотыми зубами. Человек он был весьма славный. Блатные песни стали неотъемлемой частью советского фольклора. Один из моих слушателей сказал мне: «Старик, знаешь, в чем прогар твоих песен? Их воспрещено распевать под стакан». Я весьма огорчился. Кому не хочется популярности, тем больше занимаясь таким общедоступным жанром? Как-то раздался телефонный звонок: «Евгений Владимирович, с вами говорит редактор журнала «К новой жизни» Алексей Охрименко. Не могли бы вы проиллюстрировать нам пару рассказов? Платим нормально». Через несколько дней я принес рисунки, они понравились, и я стал постоянно сотрудничать с этим журналом. Единственно, что вызывало у меня изумление — это его наименование. О какой это новой жизни шла речь? Впоследствии, уже сблизившись с Алексеем Петровичем, я узнал, что журнал предназначен для зэков и охранников, что он идет по тюрьмам и зонам, а иллюстрированные мною рассказы читает вслух группам заключенных сотрудник МВД...
     — С кем еще из бардов вы дружили?
     — Я знал Булата Окуджаву. Он меня как бы толкнул на это занятие... Он уже был знаменитостью. Это был 68-69-й год. И был он у меня в мастерской на улице Чаплыгина. А после этого он был на моем Дне рождения и поднял фужер в мою честь, и я спел: «Сизый, лети, голубок…». Он поднял фужер за эту песню, сказав, что это песня лучшая за последние 20 лет. Уникальная, удивительная песня. И я помню, что ездили мы с ним к Гердту, где Гердт меня записывал. Не знаю, что из этого получилось, но у Окуджавы был порыв. Как и у других некоторых после этого был. Но из порывов ничего не выходит...
     — Евгений Владимирович, при каких обстоятельствах вы написали свои знаменитые «Дерева»?
     — Однажды, когда я в те поры жил в Тушино, проезжая на трамвае мимо Покровского-Стрешнева, я увидел озерко, над которым склонились деревья. И это было осенью. Был этакий серебристый день, все было шибко недурственно... Это был 70-й год. Я вытащил блокнотик и написал... То есть разрешается заявить, что песня «Дерева» написана мною в трамвае:

     Это Евгений Бачурин сказал, что «мы живем в ожидании вишен», что «обретаем красоту лишь налету», что «коль искать защиты, так от себя самих». Наградой за эти слова было не официальное признание, но чуткая и преданная любовь его народа. Из андеграунда своей мастерской Евгений Владимирович появляется с десятком пластинок и дисков, с изданными книгами стихов, нот и репродукций картин, хранящихся в запасниках Третьяковской галереи и Музея изобразительных искусств имени А.С.Пушкина. В мире авторской песни ему принадлежит ниша элитарного классика. Этот таинственный образ начал складываться в 70-е годы, когда «песнями с мольберта» известного художника-оформителя «Юности» и «Науки и жизни» заслушивались Анастасия Цветаева, Андрей Тарковский, Максим Шостакович, Никита Богословский. Бачурин и тогда пел о «свободе без края и дна», о просторах души, полных отваги. Свою первую песню он написал в 1967 году. «Бежит ручей, и он ничей», — пропел Бачурин и сразу же оказался вне традиции, сложившейся к этому времени в жанре авторской песни, а позднее продолженной последователями у костров и палаток. Наибольшую популярность в ту пору ему принесли «Дерева», прозвучавшие в телефильме «Лика» в исполнении Евгении Симоновой. Все эти годы Евгений Бачурин продолжал существовать особняком. Разбрасывая афоризмы, он констатировал, что «осторожность превыше всего» и что «мы не вольны собой распоряжаться», что «нам нужны драконы, которым мы верны» и «нет прошедшему возврата», что «мы теряем друзей своих поутру вдруг, не умея за них заступиться». Его взгляд художника-философа замечал, как «в объятьях замирают ссоры», как «от страха сгорбилась душа», как «ликует звук и дышит светотень». Хрупкая и грустная Бачуринская планета, возникшая не по велению, а по случаю, живет дуновеньями, дыханием и биением крыл. Она сложена из крупиц, придорожного прибоя трав, лукавых глаз растений. По ней бежит ручей, шумят дерева, мчат олени и, «не жалея ни сердца, ни подков», скачет пегасик. «Ты кто? Кто ты есть, откуда и зачем ты?» — часто спрашивает автор, и по этому вопросу настраиваются здесь голоса обитателей: «Я — крупица, я — чайка с волнореза, я — облако над горизонтом, я — из трав златотканый ковер, я — ваша тень, я — человек».
     Создатель многомерного мира, Евгений Бачурин и сам остается личностью многоликой, пограничной и во многом потаенной. Вот уже несколько десятилетий его имя сопровождают легенды и даже курьезы. Некоторые его песни, например, приписывают народному творчеству. Пророчества других сочинений принесли ему славу провидца. Наверное, именно необыкновенные способности автора, отмеченные некогда самим Адольфом Мессингом, позволили ему служить одновременно по ведомству трех муз. Бачурин — поэт, композитор и исполнитель, член Пен-центра, Союзов художников и писателей. А если вас до сих пор мучает сакраментальный вопрос — кто же такой Бачурин? — послушайте его песни, и вы легко представите, как этот овеянный легендами человек выходил на сцену, чтобы петь свои вселенские колыбельные, странной красоты гимны и вальсы протеста (из статьи Светланы Потемкиной).

     От издателя. С Евгением Бачуриным нас связывала долгая дружба. Шесть дисков, макеты для концертных и выставочных афиш, помощь в оформлении юбилейных изданий.
     Интереснейший человек, масштабная творческая личность, сложный и поэтому интересный характер. Пожалуй, до самого последнего дня он так и не получил ответа на свой извечный вопрос — кто он больше (лучше), художник или бард? Этот вопрос задавался и нам в издательстве, но я уходила от ответа. Я отчетливо понимала, что Бог одинаково щедро наградил разными талантами Евгения Владимировича. Как маленький мальчик, он всегда волновался, когда приносил новый мастер для издания — а вдруг его песни не совсем достойны. И так же волновался на своих выставках — а вдруг его картины не понравятся? Всегда извинялся, что на своих концертах и выставках он волнуется так, что никого не видит и ничего не помнит. Последняя выставка, на которой мне удалось побывать — это выставка его последних работ в Центре современного искусства Зураба Церетели в мае 2007 года, а последний концерт — его юбилейный концерт, посвященный 75-летию, в мае 2009 года в Центральном Доме литераторов. Фото в заставке — моя, как раз с его выставки. Светлая память!

<< Назад